Владимир Салимон - Красная Москва[Стихотворения 1996 года]
поэту, склонному к запою —
вне специального контекста.
Определенного сюжета,
который столь же характерен,
сколь несуразен и чрезмерен.
Как свод законов Хаммурапи.
* * *В огне потрескивают сучья,
тогда как косточки — трещат.
Когда вонзаются в них крючья,
бычки от ужаса мычат.
Я видел их на скотобойне
подвешенными к потолку.
Щека к щеке. Ушко к ушку.
Колокола на колокольне.
Малинового перезвона
не позабуду никогда,
как обжигающий уста
вкус «Огуречного» лосьона.
Как запах «Беломорканала»,
с которым связаны навек,
но не судьба морей и рек —
скорей крушенье идеала.
Тоска. Отчаянье. Подагра.
Бессмыслица,
абракадабра —
зубодробительный артроз.
Способность доводить до слез.
* * *Быстро выветрился дух.
Ощутим едва-едва,
как залеченный недуг
не на глаз, а лишь на слух.
«Красная Москва».
Пролетарии всех стран,
воссоединясь,
под окном моим с утра
месят грязь.
Каждого из них в лицо
знаю я давно.
И, хотя я пью винцо,
а они вино,
между нами заключен
мирный договор.
Без обмана поделен
на две части двор.
Надвое поделена
солнечная сторона.
Теневая — пополам:
банки-склянки… мусор-хлам…
* * *О чем по-испански
голландцы —
пропойцы и голодранцы —
всю ночь в Нефтюганске.
В Челябинске. В Сольвычегодске.
По-скотски
ругаются напропалую,
спать не дают вчистую.
Да я и не сплю,
листая
журнал от конца к началу
и думая мало-помалу,
что значит одна шестая
в сравненье с одной двадцатой —
объема и веса мерой,
примерно равной бутылке
проклятой
белой.
* * *Дремучий вымысел. Игра
воображения — и только.
Пора прощаться, друг мой Колька.
Пора.
Снежок припудрить поспешил
носы и уши.
Еще бессмертны наши души.
Но из последних сил.
С трудом от стула оторвав
измученное тело,
я чувствую — приспело:
мне нужен костоправ.
Какой-нибудь Касьян
из Кобеляков.
Душой и телом одинаков.
Могуч.
Осанист и румян.
